Интересные рассказы о танкистах 1941 1945. Последний бой танкистов. Анализ стихотворения «Рассказ танкиста» Твардовского

Начало

23 июля 1941г. призван на службу. Грозную, долгую. Явился в военкомат в Копьево, посмотрели – тракторист, отправили домой убирать урожай. Осенью вручили новую повестку и призвали в 301 стрелковую дивизию в Красноярске. В феврале 1941г в Воронежской области зачислен был пулеметчиком в пехотные войска. Тяжело было: технику, оружие, боеприпасы, продовольствие – все тянули на себе. Боевое крещение - первый бой с фашистами принял на Харьковском направлении. Бросили нас на замену разбитой стрелковой дивизии. У деревни Шибекино видели штабеля трупов наших солдатов – очень много – смотреть страшно. Мы прошли в тягостном молчании. Столько убитых видели впервые…

Через несколько километров появились три мессершмитта. Команда: «Огонь по самолетам!» Заняли огневые рубежи. Убит 2-ой номер. Стояли в обороне, враг пристреливался, приходилось часто менять позиции. На замену убитого, дали мне паренька из Тасеевского района.

Пули стригли каждый бугорок,
Кровью захлебнулась вновь пехота
И вскочил. Как будто без сапог,
Сашка выручать родную роту.
Смерть нашел – плюнул ей в зрачок
Разве жизнь такому надоела?!
В трудный час и сердце - лишь клочок
Родины твоей большое тело.

И второй мой помощник убит. Ну, думаю, моя очередь. Вся военная техника задействована, чтобы уничтожить солдата. Жить хочется и приказ выполнить надо. Прижмешься к земле. Весь день (это было в марте) дождь со снегом. Насквозь мокрый, а ночью мороз потянет и замерзнет на тебе мокрая одежда. Если бы такое день- два, а то неделя, вторая. Я сибиряк. А не выдержал. Заболел, повезли на повозке, не могут найти госпиталь. Очнулся я в госпитале №477 в Новом Осколе, 12 дней был без сознания, вроде никакого ранения. А ведь едва жив остался.

Первая награда

Пришел приказ: всех специалистов (механизаторов) из госпиталей направлять в Москву. Там набирают роту в третий танковый корпус. Несколько месяцев был на формировании, очень плохо кормили- 400 граммов хлеба и вода.

После комплектования направили на Калининский фронт. 12 марта 1942г. первый бой на танке. Помню одно: броня жгла то огнем, то холодом, битая колея вытряхивала душу. Наступление шло западнее Ржева.

Памятный бой на Курско-Орловском направлении. Мне довелось участвовать в одном из самых больших сражений Великой Отечественной войны. Это было 12 июля 1943г. Одновременно 1.200 советских и фашистских танков столкнулись в грозном бою.

Сражение продолжалось с 5 июля по 23 августа. В этой битве наши ценой больших потерь разгромили 30 немецко-фашистских дивизий. Помню утро перед боем. Ясное небо, ласковое солнце, тишина. И соловьи – курские. Письмо решил домой написать, притулился к подкрылку машины, сочинил, привет всем передал. Затем закачал в точки солидол, проверил горючее, боекомплект. А через полчаса не видел ни неба, ни солнца. Черная мгла над головой. Сверху – летчики потом рассказывали – это выглядело как кипение гречневой каши. Но это было кипение горящей стали. Фашисты рвались, не жалея ни солдат, ни техники. Танки шли лавиной. От пыли ничего не было видно даже вблизи. Рот, глаза – все забито песком. Танки различали по силуэтам. Стоял оглушительный грохот, рот открывали, чтоб перепонки в ушах не лопнули. Тяжело было. Нет такого слова, которым можно было бы определить это состояние.

Дрожит оглохшая земля,
Какая сила!
Ручьи, и рощи, и поля
Перемесила!

После боя подсчитывали потери. Особенно много погибло десантников, что были на танках, и пехотинцев, что шли следом за танками.

Не знал я, что в этом сражении участвовал родной брат Михаил и был серьезно ранен в голову, но остался жив. Это уже после войны выяснилось. За бои под Курском получил первую награду – орден Красной Звезды.

Затем в Сумской области переформировка, отдых. 24 декабря 1943г. развернулось наступление на Винницком направлении. С этого пошли на соединение 1 и 2 Украинские фронты. В кольце, замкнувшемся южнее города Корсунь-Шевченковского, оказались десять дивизий и одна мотобригада врага. 17 февраля 1944г. немецкая группировка была ликвидирована. За участие в этой операции был награжден орденом Отечественной войны I степени.

Потом была дорога на Польшу. Восемь месяцев длились бои за Польшу и ее столицу Варшаву. 3 февраля с боями вышли к Одеру. За форсирование Одера получил третий орден Красной Звезды. Мне выпала доля участвовать во взятии Берлина, там победу встретил. День Победы встречали всеобщим ликованием. Салюты давали со всего имеющегося оружия. А вот свою подпись на рейхстаге не поставил – ставить некуда было. Бойцы аж под куполом все исписали.
BR<>Крепче брони

Уже после войны мне задали вопрос:

Неужели за всю войну ваш танк, Матвей Зиновьевич ни разу не был подбит?

Я ответил:

Было. Три машины сменил: под Курском, Киевом, Дарницей – это тоже на Украине. Под Киевом снаряд ударил по танку, все равно, что палкой по голове. Бывало с одного уха – разорвался осколочный, с другого – бронебойный. Под Киевом загорелся танк. Но весь экипаж успел машину покинуть. А под Дарницей на мину налетели. Но ничего, меня только спинкой сиденья по пояснице как кувалдой ударило, контузило. Сам очухался, даже в санбат не пошел. Три танка сменил, а сам ни разу ранен не был.

В Брест-Литовске колонной пешком мост переходили. Проволокой меня скинуло вниз, на железную дорогу. Чуть-чуть не на рельсину угодил. О шпалы отбил легкие. Русский и польский солдаты в больницу доставили. Чуть отошел, догнал своих в Люблино, и снова в бой.

Война кончилась, мне 30 лет. Устал. Столько прожито жизней. Столько перегорело нервов, столько потеряно товарищей, друзей. Но я остался жив.

Мирная жизнь

После войны прожил еще 42года. Не привык лежать на боку, тем более что можно принести пользу, неважно на какой работе. Когда вернулся, все казалось прекрасным: и дома, не тронутые бомбежкой, и деревня, все пережившая, и родные, знакомые лица. Каждый второй мужчина из Ораков погиб. Вот и нужно было работать за всех. Был заместителем председателя колхоза, бригадиром комплексной бригады, уходя на пенсию, чабанил. Неизменный гвардеец пятилеток, победитель социалистического соревнования в 1973г., множество грамот и медалей. Награждался радиоприемником и талоном на автомобиль. Все лучшее, что познал в жизни, передал сыну Алексею, внукам Сергею с Александром и правнукам..

Послесловие

Мой прадедушка Тарханов Матвей Зиновьевич (1916 - 1988) никаких фронтовых записок, к сожалению, не писал. Изучив его документы, воспоминания, бережно хранящиеся в моей семье, опросив родственников, год за годом сама проследила его фронтовой путь. Для меня было важным проделать такую работу. Горжусь своим дедом, расскажу о нем будущим своим детям. Я поняла, каким сильным и нравственным было поколение моего деда. Только таким людям под силу было одолеть самого агрессивного, самого страшного врага, имя которому – фашизм. Спасибо им за долгое терпенье, за боль, за страх, что они превозмогли. И пусть сердца грядущих поколений их подвиг не сотрут с лица земли!

Мой дед – герой. Всех истинных героев объединяет и роднит одна всем им присущая черта – самоотверженность. Без самоотверженности нет ни подвига, ни героя. Ведь не назовете же вы героем человека, храбро заглянувшего в глаза смерти ради личной выгоды? Подвиг нужен, во-первых, каждому из нас, ибо, «являя лик подвига, растете гигантам подобно». Во-вторых, подвиг необходим, чтобы продвинуть вперед всех малых, слабых, стоящих на низкой ступени развития.

Почему мы вновь и вновь вспоминаем о минувшей войне? Потому что беспокоимся о будущем. Мы должны помнить о прошлом, чтобы фашизм не повторился вновь. Это наш долг перед ними, кто не дожил до Победы.

Давно остыл последний бой
В развалинах Рейхстага.
Но честь бойца всегда со мной,
Со мной твои награды.
Живи, солдат, пока жива
Память о тебе.

Прусова Анастасия, 9 класс,

22 сентября. Медленно продвигаемся, ведя бои за каждую деревню. И вот, выбив противника из очередного опорного пункта, моя танковая рота преследует вражескую пехоту, откатывающуюся на север по проселочной дороге через небольшое картофельное поле. Гусеницы «Матильд » с трудом проворачиваются, и мы движемся со скоростью пешеходов – надо уже останавливаться и очищать ходовую часть от грязи. Ко всему прочему то ли по чьему-то злому умыслу, то ли по недосмотру снабженцев к 40-мм пушкам «Матильд» подвезли только бронебойные снаряды – «болванки». Осколочных снарядов в боекомплекте не оказалось. То есть танк мог успешно вести борьбу с бронированными целями и с пехотой пулеметом на действительную дальность его стрельбы. Однако расстояние между «Матильдами» и неприятелем возросло до 800-900 метров, что делало его огонь малоэффективным.
Группа из десятка гитлеровцев вышагивала по полю левее дороги. Видя, что мы не стреляем, два верзилы из этой группы остановились и, спустив штаны, начали показывать нам свои задницы. Дескать – на, выкуси! Немец – в коломенскую версту ростом – даже ухитрялся, наклонившись, просовывать голову между расставленных ног и довольно, с захлебом, ржать…
На Украине, откуда я родом, такой «показ» является оскорблением самой высокой степени. Может, они просто обнаглели и уверовали в свою безнаказанность, а может, от Орлова знали, что я украинец, и решили «достать» до печенок? Не знаю…
Мой командир орудия сержант Юрий Слобода неоднократно просил меня:
– Ротный, разреши, я им засажу! Я его успокаивал:
– Не будешь же ты по каждой жопе бить бронебойным, да и осталось их 15–17 штук. А когда подвезут пополнение боеприпасов – неизвестно. Наберись терпения…
Ободренные безнаказанностью, «артисты» вошли в раж. Какие только «коленца» они не выдавали! И задом, и передом… Терпение мое наконец лопнуло:
– Юра, бей!
При очередном «спектакле» немцев, в котором участвовали уже трое «артистов», Слобода скомандовал механику-водителю:
– Короткая!
На секунды «Матильда» застыла на месте. Юрий схватил в перекрестие прицела самого высокого фашиста с достаточно объемной «хлебницей». Бронебойный снаряд попал точно в «яблочко», разорвав «актера» в клочья. Бесформенные куски его тела разлетелись в разные стороны. Оставшиеся в живых фрицы кинулись врассыпную… Как они смогли, улепетывая, подобрать штаны? Удивительно!

Маньчжурия 1946 год, после победы над Японией

С вступлением частей и соединений 6-й гвардейской танковой армии на территорию Маньчжурии мы столкнулись с тем, что весь японский наземный транспорт работал не на бензине, а на этиловом спирте. Готовясь к предстоящим боям, нам следовало бы знать об этой особенности обеспечения японской армии! Наши автомашины к такому горючему не были приспособлены. Зато эта жидкость быстро нашла другое применение – ее стали разводить до желаемой крепости и наливать в кружки и стаканы. Пили и хвалили. Бочками запасались! Когда возвращались на Родину, и я припас две или три двухсотлитровые емкости для всяких будущих торжеств. Однако к двадцатым числам декабря вывезенные запасы спирта иссякли. Но тут, к великой радости любителей горячительного, из Маньчжурии начали прибывать последние воинские эшелоны, везшие в том числе и бочки спирта. Все бы ничего, но среди них оказалось какое-то количество наполненных метанолом , по цвету и вкусу ничем не отличающимся от этилового спирта [дальнейше рассказывается о массовых отравлениях метанолом в Красной Армии]

Несколько слов об освоении и использовании американской ленд-лизовской техники.

Пе-2 "

Как я уже сказал, к нам пришел Б–25 с 75–мм пушкой. Командир полка Усачев решил лично его опробовать. Говорит мне: «Собирайся, пойдем подлетнем». Взлетели. Вышли в море. Вместо штурмана, который должен в боевых условиях заряжать пушку, полетел механик. Командир дал команду: «Заряжай!» Механик зарядил. Летчик как шарахнул! Весь фюзеляж в дыму! Самолет практически остановился! Хорошо, что командир был опытный, тут же перевел машину в пикирование. Он говорит: «Немедленно на аэродром!» Возвращаемся, садимся. Усачев говорит: «Вынуть ее!» Сняли эту пушку. Но поскольку не долетали, снова в воздух. Взлетели, а пушки–то нет! Вместо нее ничего не положили, чтобы компенсировать массу. Центровка изменилась, и самолет стал падать на хвост. Командир кричит: «Кравец, лезь в дырку!» Я залез, а там же прямой поток воздуха. Стал замерзать и не могу сказать, что замерзаю. Командир все–таки понял, что самолет валится, приземлился. Так меня уже вытаскивали, я сам не мог вылезти. Он на меня посмотрел, понял, что сделал глупость. Такой был курьез. Вскоре он этот самолет отдал на север, а прибывший следом второй использовал как транспортный.

Еще раз о спиртном

Из книги Артема Драбкина "Я дрался на Пе-2 "

Вспоминает Кравец Наум Соломонович:

У истребителей появились «аэрокобры», «кингкобры» и «тандерболты» . Последних было штуки три. Рядовые летчики отказывались на нем летать. Для работы двигателя в режиме форсажа у него стоял пятидесятилитровый бак с чистым спиртом. Хоть он был опечатан, но все равно наши нашли способ сливать. А чего там?! Бак большой - на всех хватит. Первым додумался Леша, механик этого самолета. Смотрим, он стал приходить позже всех и в хорошем настроении. Его подчиненные мотористы говорят: «Что–то наш механик нас всегда отправляет на обед, а сам задерживается». А он шланг подачи отсоединит, насосется и идет. Этот самолет не прижился, и командир разрешил перегнать его на север.

О том, как использовался американский жир для смазки торпед

Из книги Артема Драбкина "Я дрался на Пе-2 "

Вспоминает Кравец Наум Соломонович:

Общались мы и с торпедистами. У них всегда был американский лярд - жир для смазки торпед и приборов, такой белый, искрящийся, как снег. Чистая химия. Берешь кусок черного хлеба, мажешь этот лярд, присыпаешь солью – настоящее сало!

Из книги Артема Драбкина "Я дрался на Пе-2 "

Вспоминает Кравец Наум Соломонович:

Большую часть времени мы шли по своей территории и территории прибалтийских республик. Надо сказать, что они не были нашими друзьями. Были случаи убийств наших солдат и офицеров. Мы, правда, и сами мародерствовали. В магазинах ничего не было. Где взять? На хуторе. Приходишь на хутор к хозяйке; молоко, сыр, колбаса, окорок - у них это всегда было. Если она говорит, что нет, мы как действовали? Пока я с ней говорю, другой шарит по дому - мы примерно знали, где что хранится. Забирали и уносили. В Пруссии довольно быстро стали открываться лавки. Сто грамм нам давали редко и только за боевые вылеты. В основном пили спирт, который выписывали для промывки радиоконтактов, приборов. Он, естественно, быстро кончался. В этих ларьках продавался очищенный денатурат, который мы за его красивый бледно–синий цвет называли «Голубая ночь». Предназначался он для разжигания примусов, и череп с костями свидетельствовал, что пить его нельзя, но когда мы попробовали - прекрасная водка, пьется легко. В одной из лавок торговал пан Казимир. Поначалу он был в ужасе, когда мы приходили, просили бутылку и стаканы - выпивали по стакану этой «Голубой ночи» и пару бутылок брали с собой. Расплачивались с ним, чем придется - денег не было. Продавали трофейное оружие, обмундирование. Когда и это пойло заканчивалось, переходили на «ликер шасси». Из амортизаторов сливали жидкость, которая представляла из себя смесь спирта с глицерином. Брали рогатину, начинали ее крутить. То, что намоталось на палку, выбрасывали, а оставшуюся мутную жидкость фильтровали через две бескозырки. После этого можно было пить.

О том как учились летать

Из книги Артема Драбкина "Я дрался на Пе-2 "

Вспоминает Кабаков Иван Иванович:

Меня зачислили в 3–ю эскадрилью этого полка. Обучение шло тем же методом, что и в Крыму, - спарок не было. Вывозил командир полка. Он летает, я сижу на штурманском сиденье, наблюдаю. Сели, он меня спрашивает: «Понял?» - «Ничего не понял». - «Ничего, сынок, захочешь жить, сядешь». Я взлетел. Скорость 350 километров в час по кругу, кренчик не более 15 градусов, такой радиус получился, что чуть не потерял аэродром, тем более что дело было уже зимой и ориентироваться на засыпанных снегом просторах было крайне сложно. Решил зайти на второй круг и на посадку, сел. Вечером командир полка строит полк: «Сержант Кабаков, выйти из строя». Я вышел. «За отличное освоение новой техники объявляю Вам благодарность». - «Служу Советскому Союзу!»

Вторжение в Данию

Из книги Блицкриг в Западной Европе: Норвегия; Дания; автор Патянин Сергей Владимирович

Десантирование (немцев) в Корсёре проходило быстро и без противодействия. Ориентировка облегчалась тем, что ярко горели все навигационные знаки, а также уличные фонари. Интересно, что накануне датский гарнизон проводил учения по отражению морского десанта.

Из книги Кирилла Маля Гражданская война в США 1861-1865.

Во время битвы при Спотсилвейни произошел такой эпизод:

Несколько федералов тем временем развернули захваченные орудия и принялись палить из них всем, что попадалось под руку. В дело пошли даже поломанные ружья, а поскольку артиллеристов поблизости не оказалось и огонь вели пехотинцы, то эти предметы летели куда угодно, но только не в наступающих на траншеи южан. Так, когда один солдат-ирландец уже зарядил орудие и собирался дернуть за шнур, его товарищ по полку заметил, что ствол направлен слишком высоко и снаряд просто пролетит над головами мятежников. "Это ничего, - ответил артиллерист-любитель. - Он все равно свалится на чью-нибудь башку".

Небольшая интересная история о героическом танке который участвовал во 2-ой мировой войне. 3 июля 1941 года в уже неделю находящийся в руках немцев Минск на малой скорости въехал советский танк Т-28. Уже запуганные оккупационными властями местные жители с удивлением смотрели, как трехбашенная машина, вооруженная пушкой и четырьмя пулеметами, смело двигалась в направлении центра города.

Встречавшиеся по пути немецкие солдаты никак не реагировали на танк, принимая его за трофей. Один велосипедист решил повеселиться, и некоторое время ехал впереди. Но вот механику-водителю Т-28 это надоело, он чуть газанул, и от немца остались одни воспоминания. Дальше советским танкистам повстречались несколько офицеров, куривших на крыльце дома. Но чтобы не рассекретить себя раньше времени, их не тронули.

Наконец, возле ликероводочного завода экипаж заметил, как подразделение гитлеровцев под охраной бронеавтомобиля грузит ящики со спиртным в грузовик. Через несколько минут от этой идиллической картины остались только обломки автомобиля и броневика, да кучка трупов.

Пока до немецких властей еще не дошло известие о происшедшем у водочного завода, танк спокойно и аккуратно преодолел мост через реку и наткнулся на колонну веселых и самоуверенных мотоциклистов. Пропустив нескольких немцев, механик-водитель нажал на педаль, и стальная громадина врезалась в середину вражеской колонны. Началась паника, которую усугубили еще и выстрелы пушки и пулеметов. А боезапасом танк под завязку набили еще утром в бывшем военном городке...

Покончив с мотоциклистами, танк покатил на улицу Советскую (центральная улица Минска), где по пути угостил свинцом гитлеровцев, собравшихся у театра. Ну а на Пролетарской танкисты буквально расцвели улыбками. Прямо перед Т-28 расположились тылы какой-то немецкой части. Множество грузовиков с боеприпасами и оружием, цистерны с топливом, полевые кухни. А солдат – тех вообще не сосчитать. Через несколько минут это место превратилось в настоящий ад с рвущимися снарядами и горящим бензином.

Теперь на очереди – парк имени Горького. Но по пути советских танкистов решила обстрелять противотанковая пушка. Три выстрела из орудия Т-28 навсегда успокоили наглецов. А в самом парке немцы, слышавшие взрывы в городе, зорко высматривали в небе советские бомбардировщики. От них осталось то же, что и от их предшественников: горящая цистерна, разбитое оружие и трупы.

Но настал момент, когда закончились снаряды, и танкисты решили уходить из Минска. Поначалу все шло хорошо. Но на самой окраине по танку ударила замаскированная противотанковая батарея. Механик-водитель держал полный газ, но храбрецам не хватило всего минуты. Попавший в мотор снаряд поджег Т-28...

Выбравшийся из горящей машины экипаж попытался скрыться, но уйти удалось не всем. Командир экипажа, майор, и два курсанта погибли. Николай Педан попал в плен и, пройдя все муки немецких концлагерей, был освобожден в 1945 году.

Федора Наумова, заряжающего, укрыли местные жители и затем переправили к партизанам, где он воевал, был ранен и переправлен в советский тыл. А механик-водитель старший сержант Малько вышел к своим и всю войну провоевал в танковых войсках.

Героический Т-28 всю оккупацию простоял в столице Белоруссии, напоминая и местным жителям и немцам о храбрости советского солдата.

" Спустя многие годы после окончания Великой Отечественной в Минском Доме офицеров шла военно-историческая конференция. Выступавший ветеран-танкист, говоря о роли танковых подразделений в оборонительном бою, сослался на собственный пример и рассказал о бое 19 августа 1941 года, когда танковый экипаж КВ-1, которым он командовал, подбил под Ленинградом 22 немецких танка.

Один из ораторов, усмехнувшись, заявил о том, что этого не было и быть не могло! Тогда ветеран Зиновий Григорьевич Колобанов передал в президиум пожелтевший листок фронтовой газеты. Руководивший конференцией генерал быстро пробежал глазами текст, подозвал скептика к себе и приказал: «Читай вслух, чтоб весь зал слышал!».

«Только во втором часу дня на дороге появились вражеские машины. - Приготовиться к бою! - тихо скомандовал Колобанов. Захлопнув люки, танкисты мгновенно замерли на своих местах. Тут же командир орудия старший сержант Андрей Усов доложил, что видит в прицеле три мотоцикла с колясками. Незамедлительно последовал приказ командира:
- Огня не открывать! Пропустить разведку!

Немецкие мотоциклисты свернули налево и помчались в сторону Мариенбурга, не заметив стоявший в засаде замаскированный КВ. Выполняя приказ Колобанова, не стали открывать огня по разведке и пехотинцы из боевого охранения.

Теперь все внимание экипажа было приковано к идущим по дороге танкам...Они шли на сокращенных дистанциях, подставляя свои левые борта почти строго под прямым углом по отношению к орудию КВ, тем самым представляя собой идеальные мишени. Люки были открыты, часть немцев сидела на броне. Экипаж даже различал их лица, так как расстояние между КВ и вражеской колонной было невелико - всего около ста пятидесяти метров.

Головной танк медленно въехал на перекресток и вплотную приблизился к двум березам - ориентиру № 1, намеченному танкистами перед боем. Тут же Колобанову доложили о количестве танков в колонне. Их было 22. И когда до ориентира остались секунды движения, командир понял, что медлить больше нельзя, и приказал Усову открыть огонь...

Головной танк загорелся с первого выстрела. Он был уничтожен, даже не успев полностью миновать перекресток. Вторым выстрелом, прямо на перекрестке, был разбит второй танк. Образовалась пробка. Колонна сжалась, как пружина, теперь интервалы между остальными танками стали и вовсе минимальными. Колобанов приказал перенести огонь на хвост колонны, чтобы окончательно запереть ее на дороге.

Но на этот раз Усову не удалось с первого выстрела поразить замыкающий танк - снаряд не долетел до цели. Старший сержант откорректировал прицел и произвел еще четыре выстрела, уничтожив два последних в колонне танка. Противник оказался в ловушке.

Первое время немцы не могли определить, откуда ведется стрельба, и открыли огонь из своих орудий по копнам сена, которые тут же загорелись. Но вскоре они пришли в себя и смогли обнаружить засаду. Началась танковая дуэль одного КВ против восемнадцати немецких танков. На машину Колобанова обрушился целый град бронебойных снарядов. Один за другим они долбили по 25-миллиметровой броне дополнительных экранов, установленных на башне КВ. От маскировки уже не осталось и следа.

Танкисты задыхались от пороховых газов и глохли от многочисленных ударов болванок о броню танка. Заряжающий, он же младший механик-водитель, красноармеец Николай Роденков работал в бешеном темпе, загоняя в казенник пушки снаряд за снарядом. Усов, не отрываясь от прицела, продолжал вести огонь по вражеской колонне...

Немцы, понимая, что попали в западню, пытались маневрировать, но снаряды КВ поражали танки один за другим. А вот многочисленные прямые попадания вражеских снарядов не причиняли особого вреда советской машине. Сказывалось явное превосходство КВ над немецкими танками по силе огня и в толщине брони...

На помощь немецким танкистам пришли двигавшиеся вслед за колонной пехотные подразделения. Под прикрытием огня из танковых пушек для более эффективной стрельбы по КВ немцы выкатили на дорогу противотанковые орудия.

Колобанов заметил приготовления противника и приказал Усову ударить осколочно-фугасным снарядом по противотанковым пушкам. С немецкой пехотой вступило в бой находившееся позади КВ боевое охранение. Усову удалось уничтожить одно ПТО вместе с расчетом, но вторая успела произвести несколько выстрелов. Один из них разбил панорамный перископ, из которого вел наблюдение за полем боя Колобанов, а другой, ударив в башню, заклинил ее. Усову удалось разбить и эту пушку, но КВ потерял возможность маневрировать огнем. Большие довороты орудия вправо и влево можно было теперь делать только путем поворота всего корпуса танка. По существу, КВ превратился в самоходную артиллерийскую установку.

Николай Кисельков вылез на броню и установил вместо поврежденного перископа запасной. Колобанов приказал старшему механику-водителю старшине Николаю Никифорову вывести танк из капонира и занять запасную огневую позицию. На глазах у немцев танк задним ходом выбрался из своего укрытия, отъехал в сторону, встал в кустах и вновь открыл огонь по колонне.

Теперь пришлось усердно потрудиться механику-водителю. Выполняя распоряжения Усова, он поворачивал КВ в нужном направлении. Наконец последний 22-й танк был уничтожен. За время боя, а он длился больше часа, старший сержант А. Усов выпустил по танкам и противотанковым орудиям противника 98 снарядов».

(«Герой, не ставший героем». Александр Смирнов).

Чем же можно объяснить такой фантастический успех экипажа старшего лейтенанта Колобанова?

Прежде всего - боевым опытом командира. В составе 20-й тяжелой танковой бригады в должности командира роты ему довелось участвовать в советско-финской войне 1939-1940 годов. Бригада, вооруженная главным образом танками Т-28 (три башни, одна с 76- мм пушкой и две пулеметные), первой вышла к линии Маннергейма. Именно тогда Колобанов в первый раз горел в танке. В бою у озера Вуокса опять пришлось спасаться из горящей машины. Третий раз он горел при наступлении на Выборг.

Но возникает вопрос - почему же столь опытный танкист в августе 1941 года был всего лишь старшим лейтенантом?

13 марта 1940 года, когда вступил в силу мирный договор между СССР и Финляндией, солдаты двух ранее противостоящих армий на ряде участков фронта приступили к «неформальному общению» друг с другом. Появились водка и спирт...

Принимала в этом участие и рота Колобанова, который то ли не счел необходимым это пресечь, то ли не смог этого сделать. Его уволили из армии в запас.

С началом Великой Отечественной войны Колобанова призвали в 1-ю танковую дивизию, создававшуюся на базе 20-й тяжелой танковой бригады, в которой он воевал во время войны с финнами, присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром роты тяжелых танков КВ.

Не был новичком в бою и наводчик старший сержант Усов. Призванный в Красную Армию в 1938 году, он участвовал в походе в Западную Белоруссию в должности помощника командира взвода одного из артиллерийских полков, во время советско-финской войны воевал на Карельском перешейке. Окончив специальную школу командиров орудий тяжелых танков, стал танкистом... Опытный артиллерист, переучившийся на наводчика танкового орудия, - не мальчишка после учебки, и стрелял Усов соответственно.

Танк КВ-1, при всех имевшихся недостатках его ходовой части, толщиной брони и мощью орудия действительно превосходил все имевшиеся у немцев в 1941 году танки. Кроме того, на машине Колобанова еще и дополнительный броневой экран установлен был. Поразить его, на заранее выбранной опытным командиром позиции с вырытым капониром немцам было очень непросто. После того, как были подбиты первая и последняя машины, они оказались в ловушке - вокруг дороги была заболоченная местность. Надо отдать должное их стойкости и профессионализму - сумели все же в такой непростой ситуации добиться множества попаданий, башню заклинили.

И, конечно, очень важным было отсутствие в этом бою немецкой авиации. Сколько раз немцы уничтожали самые удачные засады, вызвав пикирующие бомбардировщики «Ю-87», способные бомбить с очень высокой точностью.

Подвиг экипажа Колобанова был зафиксирован в печати сразу же, в 1941 году. Сейчас специалисты по истории танков признают феноменальную результативность этого боя.

За этот уникальный бой командир 3-й танковой роты старший лейтенант Колобанов был награжден орденом Боевого Красного знамени, а командир орудия его танка старший сержант Усов - орденом Ленина.

Вопрос, почему не Золотыми Звездами Героев был отмечен этот подвиг, остается открытым до сих пор..."

Я обычно больше внимания уделяю военно-морской тематике, которая мне ближе. Невозможно объять необъятное, но следует признать, что тяжелой и полной опасностей, смерти, гуляющей рядом, была служба, пожалуй, во всех родах войск. Сейчас вот читаю книгу воспоминаний танкистов - очень нелёгкая выпала им доля. Мальчишек, отучившихся по ускоренной программе, необкатанных и необстрелянных, отправляли на формирование и в бой, после чего 70% танков и личного состава выбывала (чаще всего невосполнимо). Почти все уцелевшие меняли танки не по одному, а по 3-4, 5 и более раз. Если танк подбили, то это ещё не значит, что всё, конец. Но нужно было быстрее выбраться из горящей машины, пока не рванул боекомплект или пока её, обездвиженную, не расстреляют в упор. Выбраться из танка - дело непростое, и у каждого члена экипажа свои шансы на выживание. Например, стрелок-радист или заряжающий имели больше шансов погибнуть в бою при попадании снаряда, нежели командир или механик-водитель. А выбрался - так это ещё половина дела. Нужно уцелеть дальше, в бою. Вышел из боя - не нарвись на контрразведку, которые могут придраться как обоснованно, так и совершенно нет. Командиры рот обязаны воевать до последнего танка. Так что мечты мальчишек о героических танковых маршах, красивых машинах во многом не оправдались - их ожидала тяжелая и кровавая работа, уносящая с бешеной скоростью их молодые жизни в смертельных мясорубках.

Фото найдено в интернете.

Когда Харьков взяли, нас перебросили на Полтавское направление. Там, под селом Коротыч, я первый раз попал в передрягу. Наша задача состояла в том, чтобы перерезать шоссейную дорогу Харьков-Полтава. Для этого надо было пересечь железную дорогу, которая шла по высокой насыпи параллельно шоссе, примерно на десять километров севернее. Эту насыпь обойти было невозможно, и наш батальон скопился у единственного переезда. Как только танк пытался проскочиьт через переезд - шлёп, машина готова. Мой танк оказался очередной жертвой . Меня предупредили, что после переезда по дороге идти нельзя - заминировано, и я, проскочив переезд, взял левеее. Только чуть прошёл вперёд - мне в моторное отделение залепили снаряд. Боевое отделение заполнилось дымом, танк встал, а раз встал, значит, надо выпрыгивать, иначе убьют. Дал команду: "Покинуть машину через верхний люк". Мы выскочили и поползли к своим. Радист не полез через верхний люк - решил вылезти через донный. Потом, когда танк достали, оказалось, что его убили. Вышли в расположение батальона. Подходит ко мне контрразведчик: "Танк сгорел или нет?" - "А вам-то что?" - "Мы должны ночью посылать тягач вытаскивать его. Если сгорел - какой хрен его тащить. Если не сгорел - тебя надо отдать под суд, поскольку ты бросил машину. Что будем делать?" - "Ночью я сам сползаю, посмотрю, как он себя чувствует". Мы ночью полезли, молили Бога, чтобы танк сгорел, чтобы немцы его добили. Добили.

Был у нас один горьковчанин, Саша Бередин. На фронт его провожала молодая красивая жена с грудным ребёнком. Ему повезло - он попал на командирский танк c двумя радиостанциями, который стал танком командира бригады. А командир бригады все же немножко в тылу руководил боем с этого танка, используя его как командный пункт. На этом переезд танков погибло много, так что и посылать уже некого было . И тогда командир бригады послал свой танк. Я Саше говорю: "Смотри, ни в коем случае по шоссе не двигайся, хотя оно пустое - взорвёшься. Лучше справа попробуй, я пробовал слева - меня разбили". Он пошёл, да, видно, как увидел впереди открытое шоссе и рванул... но не далеко - на фугас наскочил, и танк взорвался. После боёв пошли искать тело - лежит такое сплющенное...

Я болтаюсь в резерве батальона без танка: от батальона остался взвод , который поставили в засаду, видимо, ждали контратаки немцев. В это время командир одного из оставшихся танков вышел оправиться. И надо же такому случиться, чтобы осколками разорвавшейся рядом мины ему поцарапало зад. Его отправили в госпиталь, а мне сказали, чтобы принимал машину. <...> Вскоре исправные танки передали в 29-ю бригаду, стоявшую примерно в пяти километрах от нас. На всю жизнь запомнилось местечко Барминводы, которое мы проходили по дороге в эту бригаду. Там стоял медсанбат - девчонки на рояле играют, танцуют ... Мы остановились, вылезли, потанцевали. Знаешь, как в песне: "Хоть я с вами совсем не знаком..."

Пока до 29-й бригады шли, ее уже разбили. В районе города Валки нас остановили какие-то пехотинцы - у них артиллерия сильная, а танков нет. По закону мы не обязаны с ними работать, но они говорят: "Оставайтесь, мы вам спирта подкинем". В общем, обхитрили нас, ведь три танка погоды не сделают: у немцев "тигры" в посадках замаскированы, артиллерия.

На рассвете 2 сентября наши три танка отправились в разведку боем - это по-военному так называется, а фактически - на убой . Хорошо, что перед этим я своим ребятам выпить запретил, хотя пехотинцы слово сдержали и спирту налили (у нас в батальоне был случай, когда экипаж, будучи выпивши, задохнулся в танке, когда тот был подбит и дымился). Мы пошли. Немцы открыли огонь. Мы тоже стреляли, только непонятно куда. Я то смотрел в периском, то наклонялся к прицелу. И когда я смотрел в прицел, тут мне и влепили. Снаряд пробил башню над моей головой, меня не задел, но куски брони попали мне в голову, шлем порвали, повредили череп. Я упал на боеукладку на брезентовый коврик, атут еще огонь пошёл, поскольку они следом врубили в моторное отделение. Через много времени я узнал, что заряжающему разбило голову, и он тоже упал. Механик-водитель и радист посмотрели, что командир и заряжающий лежат с разбитыми головами. Им же непонятно было, что я только ранен. Они решили сматываться , им повезло - немцы, увидев, что танк горит, перестали за нами наблюдать, и они выскочили. Коврик, на который я упал, начал тлеть. Огонь дошёл до тела - припекло, и я пришёл в сознание. Первая мысль: "Огонь может дойти до снарядов, тогда каюк". Я вылез через люк механика-водителя, немного прополз назад и потерял сознание. Только когда наша пехота пошла в атаку, меня нашли, вытащили. <...>

<...> "А что мне делать? У меня же нет экипажа!?" - "Возьми младшего лейтенанта, ты будешь стрелять, он заряжать. Езжай в роту Кардаева, он с двумя танками в засаде стоит. Ты к ним присоединяйся".

Приехали в роту, отрыли капонир. Вдруг из села Митрофановка на нас вышла армада танков. До пятидесяти танков шло на нас! А у нас три танка! Горючего нет ! Как заправили в Новомосковске, так и всё! Стали стрелять. Что-то подбили. <...> Они нас быстро окружили. Мы побросали танки, орудийные затворы выкинули и бежать. Я отстреливался из пистолета, пока патроны не кончились, потом выбрасил его, оставшись с одной гранатой . Решил: "Подорвусь, но в плен не попаду". Меня настигает немецкий бронетранспортер, стреляет - мимо, пули рядом прошли. Я инстинктивно упал. Видимо, они подумали, что убит, или я в мертвой зоне оказался, поскольку стреляли они почти в упор. <...> Вот так я оказался в окружении, а ребята успели выскочить. Когда бой затих, я встал и пошёл на восток. К ночи подошёл к станции Чабановка, невдалеке от неё увидел костерок и пошёл на него.

Сидят у костра русский парень с женой, готовят еду. Познакомились, железнодорожый рабочий Иван Пахомов, так звали парня, говорит: "Ты чего тут ходишь в форме? Пошли переодеваться". Отвёл меня в подвал: "Снимай всё своё. На тебе робу. Будешь говорить, что ты рабочий". Только переоделся, и немцы на мотоцикли подкатывают. иван мне говорит: "Мы идём к железнодорожному разъезду, там живёт сестра моей жены. Пойдёшь с нами". У него был аусвайс и синяя повязка рабочего, которую он отдал мне. Добрались до разъезда. муж это женщины, Саша Чапорев, мне сказал: "Будешь говорить, что ты мой брат, жил в Кривом Рогу, русские наступают, и тебе пришлось бежать". Утром пошли все вместе на работу . Мельнечук, бригадир, почувствовал, что я не тот, за кого себя выдаю, но прикрывал меня . Вот так шесть недель я работал на железной дороге. Немцы прочёсывали, ловили окруженцев. При мне притащили сержанта Осипова, адъютанта командира бригады. Мне удалось с ним немного поговорить. <...>

Постепенно фронт наступал. Однажды немцы дали команду всем дорожным рабочим эвакуироваться. Подогнали вагонетку с тротилом, взорвали каждую рельсу с двух сторон , а шпалы перерубили. Видя, что немцы бегут, мы, шесть человек, решили укрыться в землянке, недалеко от разъезда, где рабочие хранили инструмент. Мы спрятались, но, дураки, трепались в голос, нас услышали и вытащили. У всех, кроме меня, были немецкие документы, которые ребята предъявили, а мне нечего предъявлять. Бригадир Мельнечук, хорошо знавший немецкий, меня выручил - сказал, что он у меня на продлении.


Повели нас вдоль железной дороги до разъезда, где загнали в будку стрелочника, в которой с трёх сторон были окна. У стены стояла лавочка, на которой расположились наши конвоиры, а рядом была вырыта глубокая траншея на случай бомбёжки. Конвоиры уселились и гутарят по-немецки. Мельнечук нам переводит: "Думают, что с нами делать. В штаб вести далеко - двенадцать километров, вдруг русские настигнут. Если отпустить, то русские нас сразу же призовут в армию. Надо расстрелять ". В это время пролетавший над нами штурмовик, увидев немцев, дал по ним очередь и полетел дальше, а они от страха в траншею прыгнули. Мы сиганули в окно и бежать. Слышим через некоторое время отборный русский мат - наши! Я сразу скумекал - ребят через несколько дней заберут в армию, и я никогда не докажу, что я с немцами никакого дела не имел . Пошёл я в контрразведку <...>, всё объяснил, и меня тут же посадили в подвал. Потом гоняли из одной деревни в другую: "Ладно, ты у немцев в руках не был - распишись. А всё-таки, какое тебе задание дали немцы?". Мурыжили меня недели три, на дворе зима - декабрь месяца, а я был очень легко одет. С нами сидел мужик с окладистой чёрной бородой в шикарном кожухе. Я бы замёрз насмерть, если бы он не взял меня под бок, под кожух. Он был старостой в селе , и, когда пришли наши, те, кто был им недоволен, немедленно его заложили. Он мне рассказывал: "Я не мог, конечно, не выполнять приказы немецкого командования, но я старался их по мере возможности саботировать. Я и с партизанами был связан, да они сейчас далеко. Что делать?". А потом его увели и не привели. Конвойного спросил - говорит, перевели в другое место. А потом меня на допрос вызвали - выхожу, а он висит . Представляешь? Я уже замерзать стал, думал, может, он кожух принесёт...

Когда отец узнал, что я нашёлся, он приехал в Новую Прагу с письмом от Руссиянова о направлении меня на проверку в 1-й гварейский мехкорпус. Приехал в Полтаву, где размещался корпус. Меня сразу отпустили и назначили в механизированную бригаду заместителем командира стрелковой роты. <...>

Однажды, возвращаясь из медсанбата, подходит ко мне офицер. "Товарищ младший лейтенант, вас вызывает председатель трибунала подполковник Дедов". Затащили меня туда. Председатель мне говорит: "Будешь народным заседателем на суде". - Я же сам только что вышел!" - "Ничего". Поймали ещё одного, такого же, как и я, офицера, и вот мы исполняли обязанности народных заседателей. Судили двоих - ни за что, ни про что . Я после заседания сказал, что протоколы не подпишу, потому что в первом случае стояли двое часовых на складах, и одного часового убили, другой остался живой. Кто-то стрелял. Так того обвинили, что он убил. Причём никаких доказательств его вины не было. Мне говорят: "Подпиши, его в штрафной батальон отправим". - "Нет, не подпишу". А другой парень был с Западной Украины, и когда немцы были там, то крестьян сгоняли: "Бери лошадь, вези камень, делай то-то". Когда наши освободили территорию, его призвали в армию, и он кому-то рассказывал, как немцы заставляли его что-то возить. Ему пришили, что он служил у немцев , и присудили к расстрелу с заменой штрафным батальоном. Там же всё население работало! Он же с немцами не ушёл! За что же его судить?! Ведь тогда и меня надо судить! Я же, по сути, сам у немцев на железной дороге работал! <...>

А вскоре меня повторно арестовали. Получилось вот что. Видимо, перед тем как наш корпус, который год простоял в Полтаве, отправить на фронт, в дивизию пришла шифровка: направить всех неблагонадёжныхх на проверку. Наш начальник контрразведки и мой отец, начальник политотдела, были вызваны в Москву. Вместо него оставался Киселёв, заместитель начальник политотдела. Мы с ним сошлись на одной бабе . Была у нас Верочка Смирнова, к которой бил клинья этот Киселёв. Не сказать, чтобы она была красивая, но тогда для нас все были красавицы. Мы с ней познакомились в клубе, подружились, интима не было. Как-то вечером приехал к ней, остался ночевать, а тут он припёрся. Она, чтобы отбрехаться, говорит: "Вот мой жених". - "Покажи!". Я вышел. Так вот, чтобы от меня избавиться, он включил меня в список неблагонадёжных . Ночью 12 ноября 1944 года лежу в хате. Не один - с медсестрой. Стучат. Хозяин открывает: "Где такой-то?". Меня арестовывают, а ей говорят: "Беги, никому ничего не говори".

Пихнули меня тюремный вагон и повезли в Харьков. Там разместили нас на тракторном заводе, где у немцев был лагерь для военнопленных, а наши приспособили его под фильтрационный . Побыли мы там недолго, и нас перевели в Щербинку, под Москву, в 174-й спецлагерь для проверки офицеров, которые были в плену и окружении. А оттуда было всего два выхода - либо в тюрьму, либо в штрафбат , рядовыми. Обращались, правда, с нами прилично. В туалет водили. Не запугивали, но контрразведчики всё время старались поймать на противоречиях. В небольшой камере нас было шестьдесят четыре человека - кто на нарах, кто под нарами . На полу можно было лечь только боком. Хотя была зима, барак не топили - всё равно было жарко - все дышали и пукали, кормили-то только гнилой капустой. Однажды меня вызывают к следователю: "Документы пришли. Всё в порядке, тебя надо выпустить. Но ты уже сколько времени потерял, пока сидел, поэтому пойдёшь в штрафной батальон. Ты танкист? ДТ знаешь? <...> А пехотный он такой же, только с сошками. Будешь пулемётчиком в звании рядового. Искупишь - вернут звание".

Выдержки из воспоминаний Семёна Львовича Арии. Цит.по: Драбкин А. Я дрался на Т-34. - М.: Эксмо, Яуза, 2005.